Евгений Сартинов - Июльская горячка = Неуловимый [СИ]
Астафьев сидел в воде по самую шею, и над поверхностью торчала одна голова. На его счастье, луна скрылась, и тьма плотно укрыла его от глаз преследователя. Время тянулось бесконечно, но судьба была благосклонна к Юрию. Рядом, в камышах, что-то зашевелилось. И сразу со стороны берега блеснула вспышка выстрела. Юрий вздрогнул и еле удержался, чтобы не вскрикнуть. А из кустов раздалось надрывное, болезненное, затихающее кряканье.
"Утка! — понял Астафьев. — Но как точно он стреляет на звук, боже мой!"
Автор выстрела приглушенно выругался, и обостренный слух Юрия вскоре различил его удаляющиеся шаги. Лейтенант расслабился и чуть прилег на упругие камыши. Несколько минут он находился в какой-то прострации, и только следующее неприятное происшествие заставило его встрепенуться. Что-то холодное и скользкое проползло по его щиколотке. Подпрыгнув, Астафьев чуть не заорал от ужаса. Может, это был уж, может, просто лягушонок-головастик, но дрожь пробила лейтенанта с ног до головы.
"Блин, тут, поди, змей полно! А может, это пиявки?"
От этих мыслей Юрию стало совсем жутко, и он едва не запаниковал. От рывка на берег его спасло все то же чувство страха перед старым спецназовцем.
"Надо что-то делать, — решил он, — просижу тут до утра, а потом что? Он меня вычислит и пристрелит, как эту утку. Кстати, а за уткой он наверняка притащится, не оставит такую добычу. Может, попробовать пробраться вдоль берега и обойти его? А что, попытка не пытка!"
Юрий так же, на четвереньках, осторожно начал пролезать сквозь камыши. Добравшись до чистой воды, он встал, погрузившись по самую грудь. Сначала страх привычно остановил дыхание, но волевым усилием Астафьев поборол его, и потихоньку тронулся вдоль берега. Метров через пять он нащупал уткнувшийся в берег ствол дерева, и это подвигло его на героические действия. Стянув с мели длинное бревно, Юрий убедился, что это не топляк, значит, хорошо держится на плаву. Лейтенант толкнул его вперед, сам уцепился за одну из уцелевших веток и начал интенсивно отталкиваться ногами. Получилось! Теперь он плыл! До другого берега было метров пятьдесят, и Юрий уже преодолел большую часть пути, когда сзади снова зазвучали выстрелы. Пули противно свистели над головой, одна стукнула в дерево перед самым носом, но лейтенант, не обращая внимания на обстрел, продолжал отчаянно работать ногами. На короткое время стрельба прекратилась, потом снова загремели выстрелы.
"Вторую обойму поставил!" — понял Юрий. До берега оставалось совсем немного, когда случилось непоправимое. С громким треском отломилась ветка, за которую держался Астафьев. Он попытался уцепиться за ствол, но тот крутанулся под его ладонью, пальцы корябнули по склизкому боку, и Юрий остался один на один с чуждой ему стихией. Через секунду он почувствовал, что неизбежно идет на дно, и заорал от ужаса…
Глава 47
Рано утром Иван Матвеевич Пахомов очнулся от сна, поднял голову и огляделся. Судя по легкому ветерку и безоблачному небу, день обещал быть таким же жарким, как и все предыдущие. Протерев искусанное комарами лицо, он надел очки, сел и начал перебинтовывать больную ногу. Легкая плащевая ткань, оставшаяся от сгоревшей палатки, не могла заменить эластичного бинта, но все же немного фиксировала лодыжку. После этой неприятной процедуры Пахомов достал пистолет, вытащил обойму и поморщился. В ней осталось совсем мало патронов.
— Сколько же это я на этого козла истратил, ужас. Потерял ты форму, спецназовец, — пробормотал он. Привычку разговаривать с собой «грибник» приобрел за последние два года, очень не любил ее, но сделать с собой ничего не мог. Он был единственным собеседником, кому мог доверить свои мысли. Воспоминание о ночной охоте напомнили Пахомову об утке. — Надо ее найти, не пропадать же добру.
Проплутав чуть ли не полчаса, Иван Матвеевич все же нашел свою добычу. Это был здоровенный, отъевшийся селезень. Подняв его за ногу, Пахомов полюбовался красноклювым красавцем. Он представил, как запекает его в глине на углях, и слюна заполнила рот.
— Жирный, откормился за лето…
Рассуждения спецназовца оборвал истошный крик с другого берега:
— Иван Матвеевич! Доброе утро!
Пахомов от неожиданности даже выронил из рук селезня. Голос он узнал сразу, тем более с другого берега ему радостно махал руками не кто иной, как Юрий Астафьев собственной персоной. Иван Матвеевич уже как-то привык к мысли, что все-таки отправил на дно своего надоедливого спутника, и вдруг такая незадача!
— Что ж ты за человек-то за такой? — чуть ли не искренне расстроился Пахомов. — Одно слово — мент поганый.
У него появилось желание выхватить пистолет и выпустить в этого придурка все оставшиеся патроны, но он подавил в себе это нелепое желание. Между ними, было, достаточное расстояние, и шансы попасть в проклятого лейтенанта были невелики. А Юрий не унимался:
— Как спалось, Иван Матвеевич! Кошмары не мучили? Невинно убиенные женщины не снились? Может, все же вернемся в город, а? Там врачи хорошие, быстро вправят вам ножку, да и кормят в нашем изоляторе неплохо, жалоб пока не было. Вы ведь не пионер, месяцами на природе куковать. Зачем вам на старости лет такая поганая жизнь?
Пахомову жутко захотелось послать этого горлопана на три буквы, но он сдержался.
— Да нет, Юра, — крикнул он, — спасибо за интересное предложение, но я лучше здесь как-нибудь перекантуюсь. Все-таки свежий воздух!
Он поднял селезня, показал его лейтенанту.
— А вот у меня и завтрак, а также обед и ужин.
— Зря вы так, Иван Матвеевич! — снова заорал лейтенант. — Предложение хорошее, вы просто не оценили. Когда будете утку готовить, не забудьте обо мне. Я ведь все равно от вас не отстану.
Это было уже слишком. Пахомов выругался себе под нос и начал выбираться на берег. За ним внимательно наблюдал Астафьев.
Когда ночью он с неизбежностью «Титаника» шел на дно, мыслей о спасении у него не было, действовал на полном автопилоте. И только ноги коснулись дна, он оттолкнулся от мягкого грунта, выскочил наверх, а затем снова ушел на дно. Что Юрий делал дальше, он не помнил, но очнулся уже лежа в прибрежных камышах. Дышать было тяжело, низ легких явно оттягивала попавшая туда вода, но каким-то чудом он остался жить. С каждым погружением в воду он отталкивался от дна в сторону берега, а, всплывая, руками и ногами греб, спасая жизнь. Юрий не знал, стрелял в это время по нему Пахомов или нет, да это было уже не важно. Когда он выбрался на землю, то потерял сознание.
Тут-то Пахомов и решил, что все кончено: либо он подстрелил этого придурка, либо тот пошел на дно. И вот в такое прекрасное утро столь неприятный сюрприз.
Отследив, куда направился Пахомов, Юрий пошел берегом в ту же сторону. Он пожалел о бинокле, оставшимся где-то на дне, но что делать? Странно, но, продвигаясь вперед, Астафьев почему-то теперь не боялся потерять своего «подопечного», он вообще уже ничего не боялся. Его донимало чувство голода, нестерпимо хотелось курить, зудело искусанное комарами тело. Метров через двести полукруглый аппендикс залива плавно сошел на нет, Юрий остановился и прислушался. Чувство опасности обострилось.
— Иван Матвеевич, как ваша нога? — крикнул он, предварительно укрывшись за стволом толстого дерева. Ответом была взвизгнувшая над самым ухом пуля.
— Ну, вот, а я же хотел как лучше! — снова закричал лейтенант. — Только о вас и думаю, как вам помочь. А вы палите по мне! Нехорошо, господин майор! Вот и делай людям добро.
Юрий пригнулся и осторожно выглянул. Он ожидал выстрела, но его не было.
Пахомов в это время нещадно материл себя. Он пальнул сгоряча, со злости, потратив дефицитный патрон. Чуть переждав, Астафьев выглянул и увидел до боли знакомую квадратную спину спецназовца буквально метрах в пятидесяти от себя. Тот уже не прятался, в ходьбе ему по-прежнему помогала суковатая палка-костыль. Юрий решил, что подобный интервал ему подходит, и не торопясь последовал за «грибником». А тот шел одному ему известным маршрутом. Странно, Астафьев считал кривовские Луга достаточно оживленными. Когда они с компанией выезжали на пикничок, то с трудом находили уединенное место для бивака. Но в это утро он лишь два раза видел следы цивилизации — свежую золу погасшего костра да услышал вдалеке надрывный треск мотора проплывающей где-то лодки. Но людей сейчас меньше всего хотел встретить лейтенант. Раненый зверь, а таким сейчас был Пахомов, был опасен, как никогда. Он мог убить, чтобы забрать транспорт и наконец-то оторваться, мог и в заложники взять.
Примерно через каждые двадцать минут старый спецназовец останавливался, ложился и, полежав минут пять, снова двигался в путь. К полудню он явно устал, промежутки между привалами становились все меньше, а сами привалы длинней. Да и Астафьев чувствовал себя паршиво. Наступала дневная жара, донимающая путников. Приблизительно в середине дня по дороге проехали две машины. Пахомов хотел остановить хоть одну из них, но они не заметили его призывных жестов. Это было по-настоящему опасно: как Иван Матвеевич берет заложников и как поступает с ними, Астафьев уже видел.
